Театр

Нестареющий Туфан

Это важный момент, переоценить его невозможно, хотя, как мне кажется, сегодня никто об этом не задумывается. Слишком невелика дистанция между его грешной, но самоотверженной жизнью и бессмертьем лучших его произведений. Мы пока не готовы почувствовать разницу. Он покинул этот мир как жил. Резко, неожиданно, бесповоротно, без прелюдий. Словно он вышел за дверь, а на рабочем столе осталась недопитой чашка чая. Мы смотрим на тающие в воздухе клубочки пара над этой вымышленной чашкой, и медленно постигаем подлинную горечь утраты.

Я не любил его. И даже сейчас, задним числом, не способен полюбить. Как человека. Впрочем, у нас с ним это было взаимно. Хотя к концу его жизни он, кажется, смирился с моим существованием, а я, кажется, постиг его не наносную, но подлинную суть. Но и тогда невозможно было не уважать его как личность. А сейчас и подавно. Поэтому я долго и тщательно подбираю слова. Пишу и стираю фразы, вымучиваю другие. Грузит ответственность. Его с нами нет, и он не сможет ответить в своем фирменном стиле – рубленые фразы, народные обороты, доходчивые метафоры, меткие сравнения, конкретная социальная адресность и абсолютная уверенность в собственной правоте, продиктованная цельностью мировоззрения, не омраченного сомнениями. Это, впрочем, лишь видимая часть айсберга, титанической глыбы под названием «Туфан Миннуллин». Мне хочется показать сложность его натуры при видимой простоте, внутреннюю противоречивость при кажущейся монолитности взглядов. Он не был простым человеком. И по меткому выражению Маяковского «наводить хрестоматийный глянец» на черты его характера, или по не менее меткой фразе Высоцкого «стесывать азиатские скулы» с его посмертной маски я не буду. И без того найдется масса охотников славословить, оглашать заученные банальности хорошо поставленным голосом или сноровистым пером.

Есть еще один момент. Туфан Миннуллин очень близок мне. Он, его гигантская фигура и колоссальное общественное значение, долгое время олицетворяли то, что мне казалось, отжило свой век в татарской культуре, потеряло в новом веке и пришедшей с ним новой реальности право решающего голоса. Я долго воспринимал его по исторической аналогии в качестве «ысул кадимче», а себя мнил просвещенным джадидом. Пожалуй, я был не прав, точнее, не совсем прав. Так или иначе, но это выдуманное противостояние сыграло для формирования моей личности весьма значительную роль. Когда-то великий театральный деятель и литератор, автор сценариев к «Мимино» и «Кин-дза-дза», Реваз Габриадзе, на вопрос как ему удается быть интересным всему многонациональному советскому народу, ответил: – Я никогда не пишу для всего многонационального советского народа, я пишу для трех своих друзей. Если это будет интересно трем моим друзьям, то возможно это заинтересует какую-то часть многонационального советского народа. Если я стану писать для всего многонационального советского народа, это не будет интересно даже трем моим друзьям… Очень многое из того, что я писал при жизни Туфана Миннуллина, адресовалось ему. Не то, чтобы я заблуждался относительно его внимания к моим опусам. На меня он долго смотрел как на комара – много жужжит и кусает не сильно, но в собственных фантазиях я рождал конфликт своих текстов и выступлений, их, без ложной скромности, мощь, из нашего идейного противостояния. Мне было важно иметь такого соперника-противника, ему же, очевидно, было все равно. Хотя, думаю, все ж таки не совсем. С его уходом очень многое из того, что я писал и говорил, обессмыслилось. Сегодня в Казани у меня нет достойных противников. Люди татарской культуры поделились на единомышленников и ничтожеств, которых без лупы не разглядишь. На Туфана Миннуллина приходилось смотреть в солнцезащитных очках, когда не в маске сварщика – сильно светило, ослепляло. Это, конечно, вина его, что не оставил он после себя наследника, преемника идей, но скорее всего, это крах жизненной и творческой философии, исчерпанность мега-конфликта поздних его пьес между «хорошей» деревней и «плохим» городом. Похоже, что на данном этапе исторического развития татарской нации я оказался в победителях. Стоит ли говорить, что это Пиррова победа…

Что значит – стать драматургом-классиком? Это значит, что большая часть твоих пьес погрузится в забвение, зато лучшие из них надолго, если не навечно, войдут в репертуар театров. Не стоит жалеть о тех пьесах, что забудутся. В конце концов, схожая судьба постигла и Шекспира, и Мольера, и Гольдони, и Островского, и Тинчурина. Каждый автор тесно связанный с тем или иным театром пишет много и на потребу сегодняшнего дня. Туфан Миннуллин создал массу пьес, художественные достоинства которых весьма сомнительны, а тематика и проблематика канули в вечность. Вместе с тем, лучшие из его пьес всегда будут востребованы татарским театром, пока существует оный. Трилогия о Миляуше, «Старик из деревни Альдермеш», «Диляфруз», «Канкай Бахтияр», «Без луны звезда нам светит», «Колыбельная», «У совести вариантов нет», «Конокрад», «Мулла», «Дивана», «Клетка», эпопея об Акбае совершенно определенно намертво прирастут к репертуару татарских театров. Но ведь как происходит со значительными авторами? Проходит время, меняются обстоятельства, приходят новые режиссеры и новые зрители и то, что не интересовало театры еще десять лет назад, оказывается в фокусе общественного внимания. Тот же Шекспир. Столетия не шла его первая трагедия «Тит Андроник», слишком кровавая, слишком ужасная. Но кончилась Вторая мировая война и замечательный английский режиссер Питер Брук ставит ее с Лоуренсом Оливье и Вивьен Ли в главных ролях, и как ставит! После Освенцима, и Треблинки, Хатыни и Сталинграда, Перл-Харборо и Хиросимы бессчетное количество трупов перестало казаться больной фантазией автора. Несколько лет назад, впервые в истории российского театра якутский режиссер Сергей Потапов поставил «Тита Андроника» в Саха театре. Это стало событием в театральной жизни страны. Значит, у хороших драматургов не бывает плохих пьес? Не знаю, не уверен, все же Туфан Миннуллин не Шекспир, но… Недавно выпускался очередной курс замечательного театрального педагога Ильдара Хайруллина в казанском училище. Их дипломный спектакль – «Приехала мама» Шарифа Хусаинова. Вроде бы все хорошо – и актеры играли тонко и чутко к предлагаемым обстоятельствам, и режиссерски спектакль был выстроен, а самое главное – это один из самых чтимых мною татарских авторов, но я сбежал после первого акта. Невозможно было слышать это. Сам текст пьесы, погруженный в сегодняшние реалии, казался приветом с другой планеты, он весь насквозь был пропитан духом советского прошлого. А как мы, в театре, мучились с текстом «Зубайды», стараясь приспособить его к нынешней реальности, и не справились, … Странное дело, даже самые плохие на мой вкус пьесы Туфана Миннуллина не «стареют» по части текста. Да, их темы сквозь призму сегодняшних дней порой удручающе допотопны, но, возможно, придет время, когда изменятся обстоятельства и они вновь обретут, если не бессмертие, но актуальность. Его любили и любят играть актеры, он запоминаем, он не похож ни на кого, кроме себя самого…

В какой-то момент – я точно знаю в какой, но, возможно, ошибаюсь, а именно после назначения Фарида Бикчантаева главным режиссером главного для Миннуллина театра – Туфан Абдуллович решил, что драматург – главное действующее лицо в этой пьесе жизни. Помню его статью, где он выговаривает Бикчантаеву, что, мол, негоже называть пьесы всего лишь заготовкой для театра, ведь это литературные произведения. Похоже, драматург не лукавил, он действительно с подачи многих подхалимов тогда уверовал, что именно он сотворил татарский театр, что драматург на театре важнее кого бы то ни было, ведь именно он рассказывает зрителю истории. Конечно, это заблуждение. Без Миннуллина Салимжанов бы состоялся, а не наоборот. Ну ставил бы больше Тинчурина и Исанбета, обратил бы внимание на Ахата Гаффара и Ризвана Хамида, пестовал бы пишущую молодежь. В театральной реальности режиссерского театра последнее слово всегда за постановщиком. В чем сила и неуязвимость драматурга? Да хотя бы в том, что искусство режиссера существует, как сказал Станиславский, «здесь и сейчас», а любую пьесу всегда можно взять с полки и дать ей новую жизнь. К концу своей жизни Миннуллин вновь пришел к пониманию театра как мощного трамплина своей творческой биографии. Режиссер, в нашем случае Бикчантаев, стал с ним вровень и драматург это принял. Он, вообще-то говоря, был очень умен и мудр, просто запорошили ему глаза подхалимы…

Его слишком много хвалили при жизни. И было за что. Но перехвалили. Лизоблюды и потакатели, словно мелкая рыбешка, плывут за значимым человеческим существом косяками, услужливо снабжая свои выступления в печати и личном общении эпитетами «гениально», «великолепно», «неподражаемо»… Самое страшное и коварное испытание для любого автора – мощный глас медных труб, слава. Туфан Миннуллин подобно многим попадал в эти силки, но всегда вырывался, чтобы сказать что-то никем еще не сказанное. Это самое главное качество его пьес. Пусть же татарские режиссеры будут смелее в работе над его текстами.

Следите за самым важным и интересным в Telegram-каналеТатмедиа