Прощание с эпохой

По-хорошему, о каждом из них нужно делать отдельный материал, каждый достоин как научного изучения творчества, так и общественной дискуссии. Но это потом. Должно пройти время, затянуться раны, надо свыкнуться с мыслью, что произошла смена поколений, что бремя ответственности ложится отныне на иные плечи. И не здесь рассуждать о надежности этих плеч. Де факто старшее поколение республиканской театрально-критической мысли представлено сегодня лишь Ильтани Иляловой и Юлдуз Исанбет пожелаем им сил и здоровья! Каждого, о ком пойдет речь ниже я знал лично и долго. Так долго, как может позволить себе цепкая детская память. Ребенком я часто бывал в театрах, водил отец, я помню их как его коллег. Затем пришла пора и я сам стал работать с ними. Мне трудно вычленить собственную жизнь из контекста времени. Поэтому прошу читателя простить мне личное отношение к теме.

***

16 августа не стало старейшего татарского театроведа, театрального критика, профессора и заслуженного деятеля искусств России Раузы Фатыховны Усмановой. Выпускница ГИТИСа, одна из любимейших учениц знаменитого шекспироведа Александра Аникста, Рауза Усманова одной из первых успешно защитила театроведческую диссертацию по истории татарского театра. Недолгое время была завлитом в театре Камала, занималась педагогической деятельностью, выступала в центральной и местной печати как театральный критик, уже на склоне лет вошла в состав жюри «Золотой маски».

В театральных кругах сложилось предвзятое мнение, что Рауза Фатыховна больше, чем следовало, занималась историей английского театра, драматургией Байрона, Шекспира, почти не уделяя в зрелые годы внимания татарской сцене. Это, конечно же, не так. Но основания для охлаждения критического пыла все же имелись. Крайне непросто складывались отношения Раузы Усмановой с главным режиссером театра Камала Марселем Салимжановым. Реформатор и великий художник сцены почти не имел профессиональных недостатков. Кроме одного. Театральную критику он воспринимал лишь в качестве комплимента своим несомненным заслугам. С ним было сложно строить диалог, честному, но не восторгающемуся каждым его спектаклем критику. Это, мне кажется, не бросает тени на славное имя режиссера. Марсель Салимжанов – фигура в татарской театральной истории титаническая, не без противоречий, и странно пытаться навести на нее «хрестоматийный глянец». Из песни не выкинешь слова – Салимжанов любил, когда критики хвалили, не терпел, когда ругали. К концу несправедливо недолгой жизни режиссер свое отношение к критике поменял, но плодов позднего прозрения вкусить уже не успел. Они достались его преемнику.

Впрочем, и Рауза Фатыховна ориентальной девичьей покорностью не отличалась, характера была крутого, нрава резкого, а подлинный талант, происхождение и бескомпромиссность, как к себе, так и к окружающим, создавали вокруг нее осязаемый флёр высокомерия и надменности. И то правда – шустрых бездарностей вокруг было великое множество. Она, происходя из древнего татарского рода, вынуждена была скрывать это почти всю жизнь, не потому ли всегда выглядела как чопорная викторианская леди. Она и была леди. Но татарского театра Рауза Усманова «не бросала». Просто высказывалась по стоящим поводам. Чего стоит ее статья в защиту «Плахи» Дамира Сиразиева, трудно, в муках рождавшегося спектакля. Что стоит ее всегдашняя нежная любовь к сокурсникам, актерам сложной судьбы, гитисянам. И счетов никогда ни с кем не сводила – ее высокомерие шло вровень с благородством.

Сложно Раузе Усмановой было строить и диалог с коллегами. Многих она в силу возведенной в принцип – уж простите за тавтологию – принципиальность, презирала. С другими… Когда мой отец, театровед Рауф Игламов, вернулся в Казань после окончания ЛГИТМиКа и начал преподавать в институте культуры, то самой нежной опекой и любовью окружила его старшая коллега и заведующая кафедрой. Стоило папе взять замуж маму – родную племянницу Раузы Фатыховны – отношение диаметрально изменилось. Знаменитой принципиальности мог быть нанесен колоссальный – так она считала – урон. Никаких поблажек, никаких снисхождений, держать в черном теле, не выдвигать, не поощрять. Лишь взаимное, холодное как сталь на морозе уважение. Ничего личного. Никогда не забуду и я, как после якутского спектакля на одном из фестивалей «Науруз», Рауза Фатыховна, Рауза апа, подошла и с холодной отчужденностью обратилась ко мне на «вы» (на Вы! Ко мне, кого знала и по-своему любила с младенчества): «Это очень хороший спектакль! Вы привезли очень хороший спектакль!». И неспешно удалилась, гордо держа подбородок параллельно полу. Счел за честь – значит, признала коллегой.

В последние годы Рауза Усманова сильно болела, не выходила из дома, не всех узнавала, не всегда была, как сейчас говорят, «в адеквате». И до последних дней «работала», правила рукописи, что-то писала. Жила она одиноко, почти ни с кем в Казани не дружила. Общалась с родственниками. Последние ее печатные работы увидели свет в начале 2000-х, практическая для театрального искусства ценность последних лет ее жизни была в другом. Пока жива, пусть бездеятельна, была Рауза Фатыховна Усманова, в нашей профессии существовал четкий критерий принципиальности. Неважно прочтет-не прочтет, но каждый свой текст я писал с оглядкой на ее профессиональное пристрастие, зная, что уж кому-кому, а мне точно не дождаться снисхождения. С ее уходом наша театральная критика невосполнимо много потеряла в искреннем, глубоко профессиональном снобизме, в не терпящем никаких поблажек отношении к делу, в подчинении личной жизни служению искусству. Пишу я, а подбородок неосознанно и недостижимо пытается стать параллельным полу.

***

24 октября скончался заслуженный деятель искусств Республики Татарстан, театральный критик, писатель, заведующий музеем театра имени Качалова Юрий Алексеевич Благов. Лишь из некролога я узнал, что он ушел на 78-ом году жизни, просто никогда не задавался вопросом – сколько ему лет. Сколько себя помню, он всегда выглядел как во время нашей последней встречи – на премьере в театре «Экият». Высокий, подтянутый, гордо держащий голову, с копной седых волос, смотрящий поверх современности вглубь истории и при этом очень молодой и современный человек.

Юрий Благов с блеском и тщательностью освоил, кажется, все главные театральные профессии. тавил спектакли, играл, писал статьи и книги, хранил театральную историю. Был до мозга костей – в каждом слове и каждом жесте не подчеркнуто, но внутренне содержательно интеллигентен. Вспыльчив, когда дело касалось несправедливости, благодушен, когда видел на сцене и в жизни подлинность, заинтересован любым проявлением жизни, разочарован любой халатностью. Мерилом всех театральных дел считал связь с искусства с историей, горел идей создания в Казани Музея театра. Тяжело уживался с руководством театра, в котором и которому служил. Болел душой за русский театр в Казани. Писал уважительные и точные рецензии на татарские спектакли, не пропускал ни единой премьеры ни в одном театре города. Когда звали, охотно выезжал в театры республиканской периферии. Звали, к сожалению, редко. Казалось, он знал все и обо всех. Он помнил даты, обстоятельства, времена. Казалось, он жил всегда и везде. Если такому делу, как театральная критика, свойственно поэтическое начало, он, вне сомнения, был поэтом. В любви к театру Юрий Благов находил смысл жизни. Вне театра себя не мыслил.

В роли Профессора Серебрякова из чеховского «Дяди Вани» он не был похож ни на одного другого исполнителя. Благов не старался оправдать своего героя, не пытался его осудить или остраниться по Брехту. По сути, он играл очень личную, выстраданную тему – служения искусству. Которому можно служить и не безупречно, и порой бездарно, но уж коли служишь ему – отдайся служению до конца. Остальное будет оправдано или опровергнуто мерой таланта. Таким был его Серебряков. Сам Благов таким не был. Что бы ни писал он, что бы ни говорил, что бы ни делал – на всем лежала печать таланта и неравнодушия. Чеховский герой в служении искусству забывает о близких, проявляет черствость и безразличие к их судьбам. Сам Благов был антиподом героя, но угадал, понял, что бы ни стояло в числителе, у них с персонажем общий знаменатель и это рождало колоссальный объем роли.

Юрий Благов часто бывал печален от того, что происходит в стране и мире, от того, что происходит в театрах Казани, но больше всего от того, что не случилось ему обзавестись, не подарила судьба преемника. В конце прошлого года, за полгода до смерти он защитил диссертацию на тему «Казанский русский драматический театр в общественной и культурной жизни Казани в ХХ веке». Никто уже не скажет лучше, поэтому – цитата:

«История театра исследователями-театроведами рассматривается прежде всего с точки зрения истории сценического искусства, искусства актёра, режиссёра, постановочной культуры.

Между тем крупнейшими деятелями русской культуры театр рассматривался всегда не только как явление искусства, но и как общественное явление, как важнейший институт в сфере духовного, нравственного воздействия на современное общество. Сегодня, когда вопрос духовного, нравственного воспитания нашего общества в контексте складывающейся культурной ситуации в стране приобретает особую остроту, постановка такой проблемы, как общественная и культурная миссия театра, становится чрезвычайно актуальной.

Актуальность проблемы заключается ещё и в том, что на современном этапе общественного развития роль театра в значительной степени изменилась по сравнению с предшествующим и периодами существования театра, причём это касается и периода расцвета советского театра, пришедшегося на 40-50-е гг. ХХ в., и периода 60-70-х гг., когда театр выступал не только как выразитель, интерпретатор идеологической и социально-экономической политики, проводившейся в стране, но и как выразитель общественного мнения, не всегда с этой политикой согласного.

И всегда при этом театр выступал в роли путеводителя, он шёл впереди своего зрителя, выдвигая перед ним ориентиры, определявшие направление движения. С началом 90-х гг., когда государство перестало вмешиваться в театральные дела, театры были отпущены в «свободное плавание» и стали в большей степени зависеть от вкусов зрителя, утрачивая постепенно роль духовного наставника и учителя».

Внезапно покинув этот мир, а ведь никто и не догадывался, как сильно он болен (и мир, и мой герой), Юрий Алексеевич Благов унес с собой в вечность невосполнимую частицу театрального рыцарства.

Пишу я, и понимаю эту ношу мне не осилить. Русский театр в Казани буквально осиротел. Но может возникнет некто столь же печального, сколь светлого образа?

***

В ночь с 28 на 29 октября ушла из жизни Дания Ахатовна Гимранова. Я помню ее совсем еще молодой женщиной, помню ее мужа, замечательного татарского историка и археолога Рустема Габяши. Все мы помним и знаем эту фамилию. Их отец, Султан – Дания Ахатовна всегда так, по-татарски относилась к семье мужа – автор первой татарской оперы. Их дочь, Айгуль, одна из самых талантливых современных театральных критиков, не дают забыть. И, надеюсь, не дадут.

Признаюсь в постыдном. В пылу молодости я весьма снисходительно относился к Дание Ахатовне. Когда мы стали вместе выезжать на обсуждения спектаклей в театры республики, мне часто казалось, что она уже «не тянет», путается в именах и событиях, говорит не то и не о том. Понабравшись опыта, я понял, как трудно удержать в памяти имена и века, роли и спектакли, главное и второстепенное. А она могла. Умела. Она любила театр и театральных людей, а они платили ей взаимностью.

Помню первый приезд в Казань ведущего российского театроведа, шекспироведа с мировым именем, Алексея Вадимовича Бартошевича. Я встречал его на вокзале. Первый вопрос бытовой – где завтракаем? Второй – «Как там Даня?» Какая Даня? «Дания Гимранова! Мы же учились вместе!» Отвечаю, ну вот чего-то там… «Нияз, вы не понимаете, это же была легенда курса. Она приехала, не зная, кто такой Щепкин, а уезжала одной из лучших выпускниц ГИТИСа». Мне сделалось стыдно. Как мало мы знаем о тех, кто не держит подбородок параллельно полу, кто вообще лишен тщеславия, зато вдосталь, хвала Всевышнему, наделен любовью к театру и его людям.

Это заслуга Гимрановой, что написана и как написана монография о Шамукове! Книга о Болгарской! А ее материнская, несравнимая ни с чем любовь к театрам малых городов республики? Книга о Мензелинском театре, книга об альметьевцах! Куча статей и научных работ! И скромность, лютая скромность. Не защитила диссертации, потому что возвышенно думала – недостойна. Собирала материалы, копила знания, влюбила в театр дочь…

Мы обсуждали вместе наверное не менее полусотни спектаклей. По-разному мы относились к понятиям «традиции» и «новаторства», всяко она обсуждала спектакли. Выветриваются детали, остается главное – она всегда была неизменно добра. Лучше похвалить, если не уверен, чем ругать – таков был ее несложный и стойкий жизненный и профессиональный принцип. В простоте – мудрость. Гимранова как никто была мудра.

Она была славная, заслуженный деятель искусств Татарстана, Дания Ахатовна Гимранова, она была не деланая, но истинная скромница. Чуралась своих заслуг, знала все про всех, не различала личное – жизненное, и общественное – театральное. Всецело отдавалась горю общих утрат, а свои проблемы и горести не делила ни с кем. Она ушла, и осиротел татарский театр. Лишившись разом тепла материнской любви.

***

Таким – в горечи утрат – стал для театральной критики Татарстана уходящий год культуры. Мы многое теряем, забывая наших современников и коллег. В спешке повседневной жизненной суеты, в попытке остановить мгновения вечности проходит наша жизнь. Всем ушедшим Господь отмерил полной мерой, но наполнится она нашей памятью. Мне их не хватает, этих стариков, с их принципиальностью и добротой, с их придирчивостью и мудростью. Осиротев, становишься старше, но от этого и горше. Ибо не менее важно и нужно ценить и любить живых. А театр-то жив! И во-многом это заслуга тех, с кем мы простились в 2014 году…