«Материнское поле»

Нижнекамский татарский государственный театр драмы имени Туфана Миннуллина шел к этой премьере долго. По словам художественного руководителя Рустяма Галиева, он еще лет двадцать назад начал примериваться к одной из самых проникновенных, самых сложных – при внешней простоте авторского замысла и сюжета, – глубоко символичных повестей Чингиза Айтматова к «Материнскому полю».

Надо сказать, что режиссёра Галиева отличает крайняя щепетильность и придирчивость в выборе сценического материала, идущая как от художественного вкуса, так и от основательности подхода к своему ремеслу. Поэтому путь театра к «Материнскому полю» занял без малого два десятилетия.

«Материнское поле» – благодатный материал для театрального воплощения, для бенефиса примы, для чтения со сцены. Хотя всесоюзная мода на Айтматова схлынула вместе с распадом страны, в театрах тюркских республик он до сих пор один из самых востребованных авторов. Но то братья-тюрки, а в татарском театре обращения к Айтматову носили единичный характер. Художественным успехом и общественным резонансом увенчались всего две постановки – «Тополек мой в красной косынке» и «Плаха». Оба спектакля «родом» из театра Камала. Скоро будет тридцать лет как увидел свет рампы последний из них. Не густо. В особенности, если учесть, что Чингиз Айтматов – автор редкой сценической манкости, его произведения остроконфликтны, существуют в нескольких планах, богаты на образы, их отличает метафорический, поэтический язык, укорененный в реальных жизненных ситуациях. В них дыхание древней истории перебивает резвый бег современности. Очевидно, что здесь дала о себе знать общая для татарских театров проблема – инсценировки и родной-то прозы крайне редки на нашей сцене. По счастью в последние годы начинает складываться иная ситуация. И спектакль «Материнское поле» еще один шаг по направлению татарского театра к освоению высокой прозы.

Вдова, потерявшая на отечественной войне мужа, и мать троих погибших на той же войне сыновей выходит к полю, чтобы поведать матери-земле свою печальную повесть. Здесь и история ее любви, и история материнства, и горечь утраты, и гордость за детей, честно выполнивших воинский долг. Здесь и рассказ о несчастной невестке Алиман, что уже став вдовой, родила ребенка от красавца-чабана и покинула этот мир с первыми криками новорожденного. Он, Жанболат, единственный для Толгонай родной человек на земле, отдушина, смысл жизни. Ему, когда подрастет, она расскажет без утайки историю их семьи, в которой как в зеркале жизни нашла отражение судьба народа. А пока ребенок мал, Толгонай говорит с полем, с землей – матерью всего сущего. Так разговор матери земной с матерью-землей в повести Айтматова звучит ненапыщенным, без фанфар гимном материнству, человеческому достоинству, мудрости…

Выше сказано и вполне искренне, что Нижнекамский театр – серьезный по своему отношению к искусству коллектив. А чтобы всерьез взяться за повесть Айтматова в труппе должна быть актриса. Более пафосный человек на моем месте написал бы Актриса! Или нагромоздил бы эпитетов: «выдающаяся», «замечательная», «великая»! Все это может иметь место, но я выскажусь осторожнее – актриса не просто редких качеств, но и их верного сочетания. Тут дело вот в чем. Как ни инсценируй эту вещь, какие драматургические ходы ни выстраивай, как ни решай конфликт, как ни акцентируй внимание зрителя на других персонажах, а все же без сценического укрупнения центрального образа, Толгонай, не получится транспонировать идейно-тематические смыслы повести в структуру спектакля, перевести произведение с языка прозы на язык драматического искусства. Ансамблевое звучание каждого спектакля – задача и верная, и достойная, но не всегда достижимая. И полифоническая проза того же Айтматова в «Плахе» или в «И дольше века длится день» прекрасно раскладывается на голоса в ансамбле исполнителей. Но «Материнское поле» – другое дело! Воплощенная в сценических образах повесть неизбежно обретет очертания монодрамы в том смысле, какой вкладывал в это понятие Н.Евреинов. События в ней разворачиваются сквозь сознание главной героини, в виде наплывов-воспоминаний. А отсюда с непреложностью факта можно сделать два вывода. Во-первых, на сцене вольно или невольно возникнет диспаритет между исполнительницей главной роли и другими персонажами. Во-вторых, актрисе нужно обладать умением мгновенно и тонко перевоплощаться из одного состояния-времени в другое, не теряя партнерских связей с другими исполнителями. Так родилась концепция спектакля.

С точки зрения жизненной правды и реалистического искусства логичнее было назначить на роль Толгонай возрастную актрису или распределить роль между двумя исполнительницами, отдав той, что моложе, сцены-воспоминания, а исповедальные монологи той, что старше. Но времена, когда сценический реализм считался единственной формой организации театрального текста, остались в далеком прошлом. Сам Галиев в своих этапных работах тяготеет к символизму, к метафорическому, поэтическому театру, к театральной условности. Ему это по-настоящему близко. Поэтому роль Толгонай в его спектакле играет молодая актриса Гузель Шамарданова. И в целом – я смотрел самый первый премьерный спектакль, когда понятно и извинимо волнение и бросается в глаза некоторая исполнительская неуверенность – актриса с задачей справляется. Контуры роли обозначены очень мощно, с перспективой роста, до развития образа. Шамарданова обладает редким сценическим обаянием и теплотой, интонационный рисунок роли окрашен мягкими лирическими обертонами, временами в монологах звучат щемящие исповедальные ноты. При этом пластически образ почти статичен, актриса плотно обживает авансцену, включаясь в мизансцены картин-воспоминаний. Ей удается самое сложное – параллельное существование на сцене в двух временных пластах. Словно ее молодая Толгонай уже знает свою будущую судьбу и оттого нет в ней беззаботности, легкокрылости счастливой возлюбленной, трогательной хлопотливости молодой жены, спокойного достоинства матери большого семейства. Всё её существо живет тревогой за будущее. Но нет в этом перегиба, пережима, а есть такт, последовательность, точность в оценках и партнерском существовании. Не отчетливый посыл, а намек на будущую трагедию, смутный парафраз античного рока. Шамарданова играет не просто тему беды, но и ее цикличность, повторяемость вслед за чередой похоронок. В ее отношениях с матерью-землей сквозит и ревность – поле рожает и хлеб колосится. А где ее сыновья, где ее всходы, что она, мать земная, принесла в этот мир? И лишь рождение Жанболата примиряет ее с трагедией материнства лишенного чад. Без колебаний и сомнений принимает она грех Алиман, не прощает – не за что прощать, а берет его на себя, становится бабушкой. Плод случайной страсти, дитя одинокой женской тоски, мальчик, в котором ни капли ее крови, не просто становится для Толгонай родным внуком, но восстанавливает гармонию в природе, естественный ход вещей. А в театральном плане – меняет жанровый регистр с трагедии на драму.

Наблюдая за творческой эволюцией молодой актрисы можно лишь радоваться, как Шамарданова от спектакля к спектаклю набирает в исполнительском мастерстве, в умении точно следовать режиссёрскому заданию, обогащает палитру выразительных средств. Самое сложное в актёрском искусстве – игра на полутонах, всевозможные оттенки, внимание к деталям, психологическим нюансам. Все эти качества дают актёру возможность для создания объема роли, когда возникает второй план, когда образ не исчерпывается сюжетом, но транслирует в зал сложные эмоциональные коды, ассоциации. Несмотря на некоторые премьерные шероховатости и неравномерную затраченность в отдельных эпизодах, сказанное выше имеет прямое отношение к работе Гузель Шамардановой в спектакле «Материнское поле». Не будет лишним сказать, что подобный успех буквально невозможен без руки опытного постановщика. Как познается подобный опыт? «Руки» Рустяма Галиева не видно из зала, режиссёрски роль соткана без швов. Единственное о чем сожалеешь по зрелому размышлению – актёры растут на ролях, а как скоро, учитывая все репертуарные сложности молодого театра республиканской периферии, необходимость зарабатывать деньги и пр., Шамардановой достанется подобная роль в следующий раз? Не просто главная роль в спектакле – у актрисы их предостаточно без скидки на возраст, а роль, вытягивающая все соки, мучающая ночами, выливающаяся в кошмар репетиций, настоящий материал для творческого роста, а не просто большая по объему текста…

Из других участников спектакля я могу выделить лишь Физалию Гиниатуллину в роли Алиман. Актриса ничуть не уступает в мастерстве исполнительнице главной роли, а в кульминационной сцене, признания, ее образ пусть ненадолго, становится центральным. И еще. Роль Алиман сыграна Гиниатуллиной ровнее, точнее, надежнее, чем Толгонай Шамардановой. Но я уже писал о причинах неровности в игре молодой нижнекамской примы, а её коллега пусть ненамного старше, но все же опытнее, да и груз ответственности не так велик. Словом, актрисы нижнекамской сцены стоят друг друга. Говорить о мужских персонажах в данном случае не приходится. Они сугубо функциональны. И это не от недостатка мастерства и таланта актёров, разумеется. Так придумал режиссёр. А сценически воплотил режиссёр по пластике. Они существуют в пластическом рисунке Рустама Фаткуллина, человека талантливого, но от перезагруженности и чрезвычайной востребованности уже несколько лет как соскользнувшего в омут самоповторов. Результат – мужские образы почти лишены индивидуальности, плохо запоминаются, да и нет никакой разницы, концептуально, осмысленно нет, какого сына играет Юрий Павлов, а какого Рафиль Зайнуллин или Раушан Асатов. Их можно легко поменять местами, на сути это не скажется. Молодые актёры нижнекамского театра талантливы и своё непременно возьмут. Правда, не в этом спектакле. «Материнское поле» – женская история, рассказанная режиссёром мужчиной. На этом янь спектакля исчерпывается.

Уже довольно давно у Булата Насихова и Фариды Мухамедшиной, неизменного тандема художников нижнекамского театра, не получалось так мастерски просто, лаконично и глубоко по смыслам создать визуальный образ спектакля. За основу сценической конструкции взята киргизская юрта. Расхожий прием. На фестивале «Науруз» каждый третий спектакль из Казахстана, Киргизии, Туркменистана оформлен в виде юрты. Здесь же не просто дань традиции, но опять-таки концептуальное решение. Внутренняя поверхность юрты выступает в качестве экрана для проекций – поля, проходящего мимо поезда, в котором едет Масельбек… Суровый минимализм декораций как нельзя точно соответствует внутренней сдержанности образа героини. Это и юрта-дом, и вместилище новой жизни…

Театр – искусство в первую очередь эмоциональное, чувственное, атмосферное. Воздадим же должное композитору Юрию Чаплину, сумевшему тактично, тонко, без пафоса пропеть гимн материнству и обойтись без ставших уже навязчивыми собственных клише. Главная музыкальная тема звучит то приглушенным фоном, то лейтмотивом спектакля, запоминаясь, впитываясь в сознание зрителя.

Подводя итоги, хочется осторожно предостеречь театр. Сегодня коллективом взята новая высота. А это не только повод для гордости, но и бремя ответственности. Во всяком случае, мне придется отныне быть строже с нижнекамцами, вышедшими на новый виток творческой зрелости. Они уважают меня, своего зрителя. Имею ли я, критик, право делать им скидки?

Автор: Нияз Игламов