«Игры в слова» от Марины Давыдовой в Нацбиблиотеке: как казанские зрители уравняли любовь, единство и экзамен

5 декабря в творческом пространстве Mon прошла премьера театрального проекта «Умаление мира» — первого в России спектакля известного российского театроведа и театрального критика, главного редактора журнала «Театр.» Марины Давыдовой. Первого в России — потому что в Европе она уже известна как режиссер, а вот российская публика с этой стороны открывает ее впервые.

Первый показ «Умаления мира» еще в виде эскиза прошёл в сентябре на театральной лаборатории «Свияжск АРТель». Лаборатория была посвящена алфавиту - на одной из фресок Успенского собора в Свияжске изображен Ангел, дающий человеку алфавит. В эскизе «умаление» заменили на «убывание», а в доработанном спектакле режиссёр вернулась к первоначальному варианту названия. Так совпало, что премьера «Умаления мира» случилась в рамках фестиваля молодой режиссуры «Ремесло», однако от обсуждения с критиками Марина Давыдова отказалась, тем более, что еще до премьеры она объяснила смысл своего спектакля. Она поясняет: ее спектакль - не про буквы, а про слова, которые становятся мощным инструментом в руках говорящего и пишущего. Недаром слоганом проекта стала фраза "Как мы строим и разрушаем мир при помощи слов".

Все зрители показа на входе получили небольшой кусочек бумаги и ручку — организаторы уверяли, что они ещё пригодятся. 33 зрителям посчастливилось обнаружить на своих сиденьях буквы русского алфавита, которые позже тоже сыграли свою важную роль в спектакле.

Марина Давыдова, которая выступила здесь также и драматургом, поделила постановку на 3 части, которые отличались как формой, так и смыслом: «Аз и буки», «От А до Я», «Альфа и Омега». На сцене — почти что циклорама из крафтовой бумаги, в центре которой отчетливо выделяются три рулона. Перед ними стоят три перформера — вокалист Иван Балашов, художница Ксения Шачнева и танцовщица Асель Багаутдинова. Постепенно все громче звучит голос ведущего — Искандера Нуризянова, который зачитывает цитаты из сборника "О поэзии" Осипа Мандельштама.

Когда ведущий замолкает, в действие вступают перформеры: Ксения Шачнева выводит длинной кистью чёрные буквы кириллицы, и даже не сразу понимаешь, что она пишет их вверх ногами, чтобы стоять лицом к зрителям. Иван Балашов в чёрной рясе пропевает те же самые азбучные слова на манер церковного песнопения (композитор — Александр Маноцков), а Багаутдинова их вытанцовывает (хореограф — Анна Хлёсткина), напоминая другую работу в Mon — перформанс «Хава», где режиссером выступил Туфан Имамутдинов. Балашов с Багаутдиновой поют и танцуют буквы с начала алфавита, а Шачнева - с конца. С одной стороны, это очевидно сделано для удобства художницы, с другой, такой рассинхрон позволяет провести параллель с развитием языка письменного и устного.

Еще одним участником спектакля становится текст, который проецируется над перформерами. В тексте, написанном уже на современном русском языке, сообщаются факты о создании кириллицы и глаголицы. Позже все буквы в нем постепенно заменяются на исчезнувшую глаголицу, мгновенно погружая в состояние беспомощности - вот был смысл и исчез, как исчезла первая славянская азбука.

Далее процесс повторился, но уже с азбукой после реформ Петра I. Балашов снял рясу и остался в черном костюме, а также пропел первые четыре слова азбуки ("Армия - Бурлак - Воля - Грех") в мегафон, закрепил его и включил, создавая эффект двухголосного канона, причем первый голос (из мегафона) имитировал старую пластинку. Текст вновь транслировал факты о реформах русского языка, а затем слова медленно заменили упразднённые буквы. Создавалось впечатление, что своим появлением эти буквы кричат: мы живы, заметьте нас, мы существуем! Но и они в итоге погасли.

Для создания советского алфавита Ксения Шачнева надела красную косынку, а Асель Багаутдинова — пионерский галстук. Мегафоны в "эпоху" советского алфавита превращаются в уличные громкоговорители, которые словно стараются перекричать друг друга, а канон уступает место разноголосой какофонии из разных частей зала. Движения танцовщицы становятся менее пластичными и все больше похожими на пресловутую советскую утреннюю зарядку. И снова текст с фактами, и снова ушедшие в небытие ер, ерь и ять и i словно воскресают и напоминают о себе, появляясь на месте современных русских букв.

В первой части Давыдова словно размышляет над вопросом - язык определяет мышление или наоборот, мышление влияет на изменение языка? Согласно гипотезе языкового детерминизма, именно язык формирует мировосприятие человека. Философ Вильгельм Гумбольдт и богослов Августин Блаженный находили связь между мышлением, познанием и словами, которые и помогали их выразить. В первой части спектакля перформеры идут вслед за языком, и их изобразительно-выразительные средства подчинены тем азбукам, которые они транслируют. Вспоминая слоган театрального проекта, мы понимаем - здесь именно язык формирует происходящее на сцене. Пожалуй, единственным недостатком первой части является ведущий, который возвращается на сцену между алфавитами, чтобы прочесть новую цитату из Мандельштама. То ли дело в излишней экспрессивности Искандера Нуризянова, то ли в чем-то еще, но его выходы не рифмуются с происходящим на сцене, а слова Мандельштама в такой подаче звучат как белый шум.

Подтверждается ли мысль о связи мышления и языка в двух других частях спектакля? Во второй части тем зрителям, которые заняли места с буквами, предложили написать на бумажках слова, начинающиеся на эти буквы, которые являются наиболее актуальными и важными для них. Пока эти слова вносились в базу, чтобы составить из них еще один алфавит - зрительский, перформеры стали играть со зрителями в игру "Крокодил" — они пели, рисовали и танцевали по три слова из нового алфавита так, чтобы можно было их угадать. И в этой части как раз мышление вело за собой язык - кусочки зрительского мировосприятия должны были сложиться в одно целое, которое бы получило новый смысл в рамках нового алфавита. А интерактивная игра с залом дала понять, как слово в значении языковой знак буквально материализуется благодаря презентационным способностям перформеров и когнитивным - публики.

Третья часть уже в большей степени была партисипативным театром — три добровольца должны были выбрать наиболее приятный им алфавит (к трем из первой части добавились еще три: словарь современного человека, словарь россиянина (составленные Давыдовой) и словарь зрителей), потом поменять в нем некоторые слова, а в итоге и вовсе оставить всего три самых важных слова. Их и пропели в финале перформеры вместе с добровольцами. На этом этапе были курьезные ситуации — к типичной «любви» и логичному «единству» от двух зрителей добавилось совершенно неожиданное слово «экзамен» от третьего добровольца в костюме по имени Азат (при этом чуть раньше он добавил слово «революция»). Когда перформеры и добровольцы пели "экзамен", остальные зрители не могли удержаться от смеха.

Спектакль словно из холодного в горячее бросает от одного настроения к другому — от глубокого размышления о трансформации языка до забавной игры и обратно к отчасти веселому, отчасти серьезному вопросу выбора. Но, при всех этих контрастах, происходящее ни на минуту не покидает пределы театрального проекта благодаря безупречной режиссуре Давыдовой, которая не дает театральной игре превратиться в собственно игру.

Мир любви, единства и экзамена, который был создан в итоге, открыл какую-то иную ступень восприятия происходящего на сцене. По словам Марины Давыдовой, любовь была в каждом спектакле, значит, вне зависимости что от мышления, что от языка есть какие-то понятия, которые стоят над человеком и его когнитивно-языковыми процессами. Остается лишь добавить, что театральный проект сочетает в себе черты как авторского, так и зрительского спектакля, поэтому в репертуаре Mon его ждет хорошая судьба.

Рецензия напечатана в переводе на татарский язык в январском номере журнала «Сәхнә»